Фашистская Германия. Я дочь одного из СС-деятелей, приближенных к фюреру. Мы приезжаем на летний отдых в Швейцарские Альпы, в домик, где живёт семья аборигенов. Я вижу, что нам мягко говоря не рады, и боюсь, что это разозлит отца. А он ходит такой, улыбается, даже на отдыхе в форме и поскрипывающих сапогах. Он спрашивает, что на обед у хозяйки дома, просит показать наши спальни. Я понимаю, что пока мы будем тут жить, эта семья становится нашими слугами. Меня ведут на второй этаж, вижу приоткрытую комнату. На кровати лежит мальчик, измождённый, бледный, он замечает на моей шее кантхималы, и говорит: Харе Кришна! Я понимаю, что он тоже вайшнав, захожу к нему и прикрываю дверь. Мы болтаем с ним, я предупреждаю его, чтобы он сказал маме улыбаться и быть вежливой с моим отцом, или он может всех расстрелять.
Лето проходит хорошо. Я много общаюсь с этим мальчиком. Выясняется, что ему 12, что он инвалид не с рождения, рассказывает, как он стал вайшнавом. Мы обсуждаем с ним планы проповеди, как можно уменьшить насилие вокруг. Однажды он наклоняется и целует меня. Я в шоке, торможу, потом отталкиваю. Кричать не могу, потому что придет отец и может навредить мальчику, но громким шепотом начинаю отчитывать друга. Он мне говорит: ты сама виновата, ты сидела близко и голову так наклонила, как будто напрашивалась на поцелуй. Я рассержено шиплю, что это его решение, что я не при чем, что не надо на меня ответственность за поступки вешать. И что я больше не приду к нему, если он не извинится. Он хмуро молчит.
Я игнорирую упрямца день, два, гуляю с другими детьми. В один из дней, я, проходя мимо его двери, слышу там возню. Мальчик распахивает дверь, стоит на ногах ещё более бледный, одетый, говорит, что идёт гулять с нами. Прибегает его мать, ахает, мол, чудо какое, плачет.
Мы спускаемся вниз в сад. Он просит прощения.
Мне семь лет. Впереди еще долгое лето в горах